Том 42. Гимназистки (Рассказы) - Страница 16

Приехала ее кузина из заграницы, и часами трещала о прелестях Европы, заставляя ахать и восторгаться ничего не видевшую, кроме длинных петербургских улиц, Марусю.

Само собой, что педагогика совокупно с другими уроками уступила свое место более приятному занятию. Когда Маруся спохватилась, было уже за полночь. Кое-как прочитав заданное к следующему дню, она уснула с тем, чтобы на следующий день познакомиться поближе с логикой души ребенка.

Однако утром Маруся проспала и только-только успела попасть к молитве в гимназии, за что и получила замечание со стороны классной дамы.

Сейчас на уроке педагогики Маруся как на иголках. У Степанова (педагога) есть весьма странная привычка. Он имеет обыкновение спрашивать гимназисток по рангу их учебного преуспевания. Так после первой ученицы Селивановой он во что бы то ни стало спросит ее — Марусю. Маруся очень волнуется и наскоро торопится повторить урок. Она его знает, но… не настолько, чтобы ответ ее был бы достойным ответом второй ученицы класса.

И больше тройки педагог, при всей его снисходительности, вряд ли поставит ей, Марусе. А получить тройку после пятерки — перспектива не из сладких. К тому же она, Маруся, имеет одним баллом только больше следующей ученицы Азовой. Если по педагогике выйдет четыре в среднем, еще вопрос, кому — Марусе или Азовой — достанется серебряная медаль, вторая награда!

Мысли Маруси скачут с удивительной быстротой. Селиванова уже заканчивает свой ответ, и педагог отпускает ее на место.

Маруся как сквозь сон слышит собственную фамилию. Встает и идет отвечать. Все кончено.

— Хоть бы что-нибудь помешало! Хоть бы что-нибудь случилось такое, что задержало бы на время ход урока, а то… а то… Прости-прощай, вторая награда!

Соседка Маруси, ее подруга Катя Шмырева, настоящий сорвиголова, несмотря на свои семнадцать лет, посвящена в тайну Маруси.

Она знает все: и про «заграничную» кузину, и про злополучную логику, и про медаль. По лукавому лицу Кати, скорее подходящему развеселому мальчишке кадету, нежели взрослой семнадцатилетней барышне, проползает облачко раздумья. Бойкие глаза Кати на минуту скрываются за темными ресницами.

Понурая Маруся стоит у кафедры.

"Сейчас! Сейчас! — испуганно выстукивает ее сердце. — Сейчас! Сейчас!"

Она раскрывает рот, готовая начать то, о чем имеет довольно смутное представление, как неожиданно из угла класса слышится тихое:

— Мяу! Мяу! Мяу!

— Степан Федорович, в классе кошка! — почтительно поднимается дежурная с ближней скамейки.

— Ай, кошка, она может быть бешеная! — испуганно шепчет маленькая Инсарова, трусиха, каких мало.

— Мяу! Мяу! — уже громче проносится по классу жалобное кошачье мяуканье.

— Кошка забралась под скамейку, Степан Федорович! Позвольте ее выгнать!

Это говорит Катя, и ее мальчишеское лицо так и горит желаньем выкинуть что-либо несоответственное строгой гимназической обстановке.

Учителю далеко не улыбается перспектива вести урок под оглушительное мяуканье кошки, невесть откуда попавшей сюда. Поэтому он дает лаконичное приказание "найти и выбросить за дверь".

Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу.

Кошке, очевидно, приходится не по душе охота за ней. Ее мяуканье приобретает еще более жалобный оттенок. Кошка точно молит о пощаде.

— Мяу! Мяу! Мяу! — слышится то в одном углу класса, то в другом.

Нечего и говорить, что при всем желании педагог не может спрашивать урока. А Маруся не имеет возможности его отвечать. В классе такой шум и суета, как будто сюда забралась не одна кошка, а целый десяток! Маруся с замирающим сердцем незаметно опускает глаза вниз и смотрит на часы, вынутые из кармана.

О, радость! Радость! До окончания урока осталось всего две минуты! И если благословенную кошку не успеют извлечь на свет Божий, то она, Маруся спасена! Положительно спасена!

Охота под партами продолжается с удвоенным рвением. Все невольно принимают в ней участие. Даже степенная, тихая, серьезная Селиванова ходит в промежутке между рядами скамеек и умильным голосом зовет:

— Кис! Кис! Кис!

— Мяу! Мяу! Мяу! — отзывается ей также умильно невидимая кошка.

— Дзинь! Дзинь! Дзинь! — неожиданно раздается в коридоре спасительный звонок.

— Ух! — облегченно вздыхает Маруся.

Педагог кивает ученице, точно извиняется, что не удалось доставить ей удовольствие новой блестящей отметкой.

— До следующего раза! — говорит он ласково ей в утешение, — видите сами, какая непредвиденная помеха! — и, раскланявшись с классом, спешит в учительскую.

Маруся еще раз счастливо вздыхает.

— Ах, как хорошо! Как все это хорошо! — вырывается из ее уст. — Милая, милая благодетельная кошечка, дай мне расцеловать тебя! — И она тоже становится на колени у ближайшей скамьи, готовая заодно с другими пуститься на поиски своей спасительницы.

Неожиданно перед ней появляется растрепанная голова Кати, ее серое от пыли платье и смеющееся задорное лицо.

— Целуй! — тоном, не допускающим возражений, командует Шмырева и подставляет Марусе разрумянившуюся щеку.

— Это за что? — недоумевает та.